Роман Индикт – Воспоминания о Борисе Ганкине
Роман Индикт
Воспоминания о Борисе Ганкине
Когда мой отец после окончания медицинского факультета и после женитьбы на моей маме остался в Минске ассистентом профессора на этом же факультете, его друг, Немцов Цодик Аронович, предложил им свою комнату. Они с большой благодарностью приняли это предложение. Цодик Аронович тогда еще не был женат.
Потом отца направили на работу в Могилев в психбольницу.
В 1954 году я поступил в политехнический институт в Минске. Отец рассказал мне о своих друзьях, но я увлекся учебой и у меня не хватало времени на все остальное. Когда я был на 4 курсе, отец напомнил мне о своих друзьях; сказал,что я могу познакомиться с их дочкой, но я был очень застенчив и не представлял себе, как я могу познакомиться с девочкой.
После окончания института я отправился на работу в Воронеж.
В декабра 1964 года я приехал в Минск и устроился на работу. В это время моя сестра Белла уже училась в консерватории и познакомилась с папиными друзьями, Цодиком Ароновичем и Саррой Яковлевной и их детьми Ритой и Геной. Рита была уже замужем за Борей Ганкиным.
На одном из праздников, куда меня пригласили, я познакомился с этой замечательной семьей.
Такова предыстория нашей дружбы.
Боря и Рита увлекались походами по окрестностям Минска в выходные и праздничные дни.
А во время летних отпусков они отправлялись в турпоходы в горы.
Вокруг Бори и Риты образовалась довольно большая группа ребят – любителей горного туризма. Там меня познакомили с Ириной Тарановой, которая вскоре стала моей женой.
В 1965 году, во время майских праздников, в составе группы под руководством Бори Ганкина я и моя жена отправились на поезде в Крым. Боря Ганкин был отличным руководителем. Мы его звали командиром и всегда подчинялись ему. Он был для нас непререкаемым авторитетом. Он умело организовывал путешествия на всех этапах-от поездки в поезде до горного похода. Нужно было достать билеты на всю группу, разместить ребят по вагонам и купе так, чтобы никому не было скучно: разработать маршрут, определить места стоянок и дневок, определить количество продуктов питания и т. д. и т.п.
И все это лежало на нем.
Уже в поезде Боря достал из своего рюкзака большую общую тетрадь с бардовскими песнями и начал петь. Наша группа собралась в одном купе плацкартного вагона, где он пел под гитару. Было исключительно приятно находиться среди людей,которые не только слушали,как он пел, но и сами старались подпевать.
Путешествие по Крыму мы начали с Симферополя. Отсюда мы ехали сначала на троллейбусе, потом на грузовой машине. Поднялись в горы. Прошли Чатырдаг и многие другие места в горах. Вечером у костра собиралась вся группа и Боря пел песни. Некоторые подпевали ему. Это происходило каждый вечер.
После похода в горах спустились на побережье Черного моря. Вода в море была холодная и купаться мы не решились.
Я этот поход перенес относительно удачно, хотя в горах первую ночь я не мог спать – мне не хватало воздуха. Рюкзак мне казался очень тяжелым. Лямки от рюкзака оставляли след на моих плечах в виде синяков с кровоподтеками. Но, несмотря на это, поездка в горы с такими ребятами мне очень понравилась
В этом же году летом мы отправились в поход по Кавказу.
Каждый раз после возвращения с очередного похода мы всей группой собирались на квартире у Бори с Ритой и подводили итоги похода. Мы демонстрировали свои слайды и кинофильмы и вспоминали интересные случаи, которые прозошли во время похода. Было очень весело и интересно.Часто присутствовали и те, кто не был в походе, но интересовался тем, что мы показывали и рассказывали.
Часто после похода Боря сочинял стихи на тему похода и зачитывал нам. Стихи всем нравились. Боря был настоящий поэт-романтик. Он мог точно подметить красоту гор и его поэтические сравнения были понятны всем. Еще одно характерное качество Бори- он легко сходился с людьми.
Во время похода по Кавказу из-за плохой погоды мы были вынуждены спуститься в Кавказский заповедник без всякого разрешения на то. Боря повредил ногу. Нас прихватили служители этого заповедника. Боря начал с ними разговаривать, а нам подсказал, чтобы мы достали закуску и спирт. Если вначале вооруженные винтовками всадники угрожали нам задержанием и штрафом, то в конце-концов мы с ними выпили и закусили за наше знакомство. И они нас переправили на лошадях через бурную, горную речку. Мы с ними подружились и у нас завязалась переписка. Это были Назир и Алим.
Другой случай. Когда мы были в Узбекистане, Боря договорился, чтобы нашу группу взяли на экскурсию в киргизский город Ош бесплатно.
Боря Ганкин был не только замечательным поэтом, любителем природы и человеческих взаимоотношений, но и прекрасным инженером-изобретателем. У него было много десятков изобретений.
Я счастлив, что наши дети продолжают традиции дружбы. И не только дети- внуки тоже.
Юля Ванинская – Памяти Бориса Ганкина
Юля Ванинская
Памяти Бориса Ганкина
Боря, ну что же ты так? Но он всегда незримо с нами, для нас он просто отсутствует. Долго будут жить в памяти встречи с ним – длительные и короткие, многословные и молчаливые, но обязательно отдающие нам долю его сердечного тепла, мыслей, жизни.
Мне кажется, что Бориса Ганкина я знаю всю жизнь. Мы родились в любимом мной городе Гомеле, он учился в одном «непромокаемом гвардейском» классе с моим мужем, и я много слышала рассказов об их «подвигах». Все праздники и Дни рождения, как правило, проводили вместе, т.к. он был женат на моей подруге однокласснице.
Долгое время Борис работал в конструкторском бюро, и я знаю, что это прекрасный специалист, руководитель, изобретатель, обладающий способностью глубоко разбираться во всех сложных проектно-технических ситуациях и находить самый оптимальный выход. География проектируемых им объектов обширна. Казалось, что время не убавляет его энергию и оптимизм, он умел сочетать деловые качества с талантом человеческого общения. Ганкин – обладатель многих заслуженных наград и званий, но у него была одна, может быть, самая высокая награда – уважение сотрудников.
Он – человек-кочевник, путешествие – его хобби, любил открывать новые места, интересных людей и вообще любил жизнь. Он много путешествовал по Тянь-Шаню, Кавказу и другим необыкновенным местам, вовлекая неравнодушных людей и молодежь. Его наблюдения и ощущения, возникающие в это время, явились как бы преддверием к чему-либо большому, новому – творчеству. Надо сказать, что природой данный талант у Бориса проявлялся и раньше. Непредвзятый глаз уже мог бы заметить признаки незаурядных способностей: ни одно дружеское застолье не обходилось без его теплых пожеланий, тостов в стихотворной форме, часто с большим чувством юмора:
… и с той поры всегда мы были вместе.
Наш староста тогда серьезным был,
И рядом с ним не по себе мне было.
Я девочку с 8-го «А» любил,
А девочка его, видать, любила. (из посвящения к юбилею)
Позднее, он прервал инженерную работу, – взрыв, подготовленный всем прошлым. Познав особые удивительные законы, способы и средства выражения поэзии, Борис пишет много талантливых стихов, которые я бы назвала дневником, ведущимся много лет на протяжении всей его жизни. Очень точно и подробно описывает военное детство, послевоенное время – крупнейшие вехи в жизни нашего общества и его вехи в творчестве.
Поэзия Ганкина – язык, на котором он пытается говорить с Миром, донести до него свою индивидуальность, свое «я». Он умеет сказать и страстно, как бы захлебываясь собственным чувствам:
Трусливый раб, себя я ненавижу
За робость бесконечную во всем!
Во тьме ночной за ледяным окном
Ахматову среди снегов я вижу… (Читая «реквием» Ахматовой)
Он может быть и строгим, радующим строгостью мудрого афоризма:
Мы все не вечны на земле,
Хоть трудно примириться
С необходимостью во мгле
Однажды раствориться…
Вот почему хочу я, чтоб
Мой труд был нужен людям.
И после нас – о, не потоп –
Пусть счастье в мире будет!
Полагаю, что по качеству, по количеству поэзия Ганкина получила право на гражданство на его этнической родине и там, где ему пришлось творить последние годы. Ряд стихов, полных теплого лиризма, положены на музыку и великолепно звучат.
Бориса Ганкина, инженера по профессии, нельзя назвать дебютантом в литературе. Его стихи публиковались в отдельных изданиях, альманахах, журналах и везде находили поклонников.
Леня Ледвич – Воспоминания
Леня Ледвич
Воспоминания
Очень трудно писать “воспоминания” о человеке, с которым рядом прожита вся жизнь. Всё началось с приезда семьи Ганкиных в наш дом.
Это был двухэтажный деревянный бревенчатый дом, выходящий фасадом на Шорную улицу. Дом имел Г-образную форму с тремя подъездами. До войны таких домов было два на весь Минск, но один сгорел во время войны, а этот сохранился. Построены они были по проекту и под руководством инженера-строителя Сульского, который после войны тоже жил в этом доме. Это был высокообразованный человек, получивший два высших образования за границей ещё до революции и знавший 12 языков. Когда он жил ещё в комнатке рядом с Ганкиными, мы пытались разделить его голову (мысленно, конечно) на 12 частей, чтобы узнать сколько приходится мозга на один язык. В этом доме жили семьи, имеющие отношение к Министерству лесной промышленности. Все были знакомы друг с другом, одни жили здесь ещё до войны, но все были знакомы по работе, и это отложило отпечаток на взаимоотношения между детьми: все, в основном, были дружны между собой. Поэтому, когда пришла машина с вещами, согласно общей памяти, я первый, а за мной и другие дети стали помогать, по мере сил, таскать вещи в полученную ими комнату. Так мы и познакомились с Борей. В наших действиях ничего особенного не было. Мы привыкли помогать друг другу, особенно когда привозили кому-нибудь дрова, ведь в доме было печное отопление. Мы их складывали возле сараев, а когда родители пилили и кололи их, складывали в сараи. Позже мы уже сами и пилили и кололи их.
Сараи. Эти деревянные, сделанные из досок сараи, располагались так, что отгораживали наш внутренний двор с двух сторон, как забором. В них мы устраивали штаб или лазарет, когда играли в войну. Но об этом у Бори рассказано более красиво и поэтично в его стихах. И как сказано у Твардовского в “Василии Тёркине “: “Пусть приврёт хоть во сто крат, мы к тому готовы. Лишь бы дети, говорят, были бы здоровы.”
Играли мы и вдвоём, но это были уже целые многодневные спектакли.
Мы переиграли “Трёх мушкетёров,“ “Молодую гвардию,“ придумали сами свой роман, где героями были уже мы сами. А ещё мы много рассказывали друг другу о том, что помнили о войне и эвакуации. Эти откровения и создали почву для многолетней дружбы и иммунитет от ссор. За всю жизнь мы ни разу не поругались и не поссорились. Спорить, конечно, могли. По рассказам Бориной мамы я побил его за то, что он, играя мячом, стучал в нашу стенку, а дома спала моя мама. Мы этого не помнили: накричать мог, но побить?… На всякий случай (для компенсации) мы оба помнили, что Боря ударил меня в школе книгой по голове, за что мы не помнили, но, наверное, за дело: в детстве я был вредным.
По приезде Борис поступил в четвёртый класс 16 школы четырёхлетки, которая находилась близко от нашего дома. А на следующий год он пришёл к нам в школу в наш пятый класс. Мы сразу сели за одну парту, но нас вскоре рассадили, и так было, по-моему, до восьмого класса – в начале года мы садились вместе, а нас снова рассаживали.
Мы до девятого класса учились в старой одноэтажной семилетней школе ещё с печным отоплением. Сразу после освобождения Минска это была женская школа, а с 1946 года стала мужской. Когда рядом начали строить новую, нас, кончавших седьмой класс, оставили в школе в восьмом. А на следующий год мы пришли в девятый класс в новую школу на правах старшеклассников. Очевидно, поэтому наши два девятых класса так и остались мужскими, а все остальные – смешанными.
О школе, учителях и о соучениках можно говорить много, но это будет рассказ о нашей школе, её быте, традициях, частью которых были и мы.
Но как не вспомнить наши литературные вечера, где Боря в первый и последний раз прекрасно сыграл в пьесе Маяковского “Баня“ художника Бельведонского. Я до сих пор помню его интонации и убедительные жесты. Интонации почти в точности можно повторить в соответствии с указанием режиссера, но в жестах хочешь не хочешь проявляется твоя натура, и нужно большое мастерство, чтобы они соответствовали персонажу. Мы смеялись, что сказалась “школа“ наших детских игр.
Очень ярким эпизодом для меня, думаю и для Бори был день смерти Сталина. О его смерти передали по радио где-то в 5 или 6 утра. Боря сразу пришёл ко мне и сказал, что он отправляется в райком комсомола(он в это время был секретарём комсомольской организации школы), а я – в школу. Пришёл в школу – всё закрыто, а вскоре и Боря пришёл.
Райком закрыт, а сторож сказал ему: “Иди, сынок. Все ещё спят. Нужен будешь – найдут.” Почти как в гражданскую: райком закрыт – все ушли на фронт. А здесь: райком закрыт – все ещё спят. Но до этого мы додумались намного позже. Весь день был суматошным. Делали цветы, венки.
К вечеру было заседание комитета комсомола, где происходил Сталинский приём в комсомол, затянувшийся глубоко за полночь. А на следующий день ходили возлагать венки и цветы к памятнику Сталина. Туда шёл почти весь город. Организованно школы, предприятия, учреждения и отдельные люди. Не было ни митинга, ни речей, но все организованно приносили цветы и расходились по домам. По дороге домой мы с Борей встретили мою маму. Она в это время болела, но встала и тоже пошла. Пока мы только начали говорить с ней, подошла мамина подруга с мужем, которые были по своим делам в городе, и накинулись на неё.
-Ты зачем встала?
-Так ведь Сталин умер.
И тут мы услышали такое, что просто ошарашило нас.
-Ну и слава Б-гу. Жаль, что только сейчас, – сказал муж подруги.
Я готов был убить его, хотя именно они во время войны спасали меня от голодной смерти. Мы ещё долго не могли придти в себя.
А вот ещё один характерный для Бори пример. Учился с нами, кажется, в шестом классе мальчик, которому было трудно связать несколько фраз вместе. Борю попросили помочь ему, и он добросовестно, возвращаясь из школы домой, заставлял его рассказывать, что он видит и кто из встречных людей что делает. Не знаю, как это помогло этому мальчику, т.к. он вскоре ушёл из нашей школы, но слышал, что окончил он пед- институт.
А его упорство, если что-то наметил? Когда он приехал, он плохо выговаривал букву л, она больше походила на у. Кто-то из наших соучеников сочинил в подражание Бори предложение: стояуа уошадь под угуом и еуа кусок соуомы. И Боря решил избавиться от этого. Упорно и довольно много занимался. Я не помню точно, что он делал, но помню, что читал и учил наизусть “Евгения Онегина.“ А вскоре полностью избавился от своего дефекта.
Сразу после нового 1948 года приехал Борин брат Ёлик с мамой. Он был наш одногодка, и поэтому нам было легко с ним общаться. Он поразил нас знанием уже в те годы всех стран мира до самых маленьких, их главных городов, площади н населения всех этих стран. Отсюда, возможно, и был первый толчок моей любви к географии. Географию в школе в младших классах нам преподавала учительница со средними знаниями и бедным языком. Её перлы: “Арбуз бегит “(о глобусе) или “Голопой по Европе“ мы запомнили на всю жизнь. А вот будучи в пионерском лагере наша воспитательница, которая не могла бы за нами угнаться, усаживала нас в лесу и читала целые лекции по физической географии, которую мы прошли ещё в пятом классе, но так, что мы сидели, как заворожённые. Мы с Борей часто потом вспоминали нашу Ангелину Васильевну.
Я до сих пор удивляюсь, как в этой одной, потом в полутора комнатах размещались Ганкины, когда периодически приезжали и некоторое время проживали Ёлик с мамой, потом ещё одна мамина сестра Роза, брат дяди Аркадия, ставший известным всей республике художник – карикатурист и многолетний главный художник киностудии “Белорусь- фильм” Евгений Ганкин, и два брата близнеца Ревзины.
А потом появилась Мара. Эта кроха вызывала кроме умиления ещё и чувство ответственности, когда тётя Рива оставляла её на нас, и мы с Борей её пеленали, кормили, успокаивали. А как можно забыть, как эта кроха, только научившаяся говорить и обученная дядей Женей, на вопрос: “Что происходит в Корее?“ Лепетала в ответ:“ Война.“ А громкий переклик двух мамаш, Шраер и Ганкиной: Ляля! Мара! А рассказ тёти Ривы как Марочка, перепутав меня с Ильёй Басом, кинулась к нему с криком “Нока,” а обняв за коленки и поняв, что это не её Лёня, расплакалась. С тех пор я так и остался Нокой для Мары. А у меня до сих пор сохранилось нежное трепетное отношение к любимой младшей сестричке.
Как бы не ругали сегодня время нашего детства и во многом правильно, но было в нём много такого, что не смогут получить дети, живущие сегодня. Первое – двор, где проходили наши встречи, игры, драки. И это было дворовое братство и чувство дружбы, сохраняемое в памяти долгие годы. Второе – это любые кружки и в школе, и в Доме пионеров, детские спортивные секции. И всё это бесплатно. А пионерские лагеря, где из года в год летом целый месяц, а то и два, мы жили на лоне природы, где всё родное и знакомое, все друг друга знают, т.к. лагерь от организации, где работают родители. И всё это, можно считать, за копейки. А радио? Театр у микрофона, концерты по заявкам, разучивание новых песен, концерты симфонической и камерной музыки. Именно по радио мы получали первые познания о классической музыке. Да ещё у Ганкиных был патефон, а к нему пластинки и среди пластинок песни на идиш в исполнении Эпельбаума. Я идиш не знал, Боря, думаю, тоже.
Но тётя Рива делала нам построчный устный перевод. И это было удивительно. Особенно меня поразила песня “Хасене ин дер казарме (свадьба в казарме)” трагически – лирическая песня о свадьбе солдата еврея в казарме. Больше нигде я её не слышал, но запомнил на всю жизнь.
Мы с Борей рано научились читать, любили читать и читали много и всё подряд. Мы называли это всеядностью. А вот собирать домашнюю библиотеку я начал благодаря другу, точнее его дням рождения. Приходили родственники и все приносили ему в подарок книги. У меня этой возможности не было. Родственников в Минске никого, да и отец в то время считал, что книги должны быть в библиотеке, а не дома. Но как только появились первые деньги, я тоже стал их покупать. Хуже было с изобразительным искусством. Художественного музея в Минске многие годы не было, альбомов выходило мало, и мы знакомились с картинами художников (великих и не очень) по репродукциям в журналах. Нам повезло: Борин дядя Женя выписывал журнал “Огонёк “, а может и ещё какие-нибудь, и потом отдавал Боре. Он вырывал вкладыши с репродукциями и складывал отдельно. Очевидно, были и другие источники для пополнения этой коллекции. Постепенно их скопилось много. Какое удовольствие было их рассматривать. Но даже когда мы смогли и начали покупать альбомы, ещё много лет они хранились у Бори, а потом, я уже не помню как, они остались у меня. Я их хранил и даже пытался вывести в Израиль, но их по дороге украли. Среди похищенных вещей были и художественные альбомы, но их меньше жалко, чем эти репродукции из журналов.
Я всё время пишу Боря, Боря, но это для меня, как инородное тело. Борькой был мой близкий друг, ну Борь при обращении, а Боря или ещё более официальное Борис для меня не звучало. Возможно, время было такое. Да и не только для меня. На свадьбе Бори и Риты его дядя Женя кричал с характерной для него картавинкой: “Борька, горько.“ Так мы общались между собой: Борька, Ёлька, Петька, Лёнька. Конечно, когда мы стали взрослыми, и Боря приходил к нам на работу по делам своего института, я называл его по имени-отчеству, но в быту… Когда кто-то из моих дочек обратился к Синельникову дядя Петя, он возмутился:“Это ещё что такое? Кто я вам?!“ И они дружно ответили: “Петька”
“То-то,”- констатировал наш лучший друг.
Для меня Борины стихи начались с поэмы на день рождения нашей школьной подруги Гали Ниловой. Жаль, что она у неё пропала, а второго экземпляра у него не сохранилось. Может быть, были какие-то стихи раньше, но этого я не помню. А почему первая поэма была посвящена Ниловой? Возможно, потому, что в то время она была окружена ореолом славы после прекрасно сыгранной роли главной героини вместе с Мариком Горфинкелем в героической пьесе М. Светлова “Юность отцов.”
К Бориным стихам у меня отношение особое. Как друг я искренне радовался каждой его новой книге, каждому напечатанному в газетах или журналах стихотворению. Собирал их. Жаль, что эти подборки пропали среди других украденных из нашего багажа вещей. Мне кажется, что я неплохо знал Борину натуру, и поэтому легко воспринимал его лирические стихи о природе. Мы все любим природу, но в большинстве чаще всего созерцательно. А у меня есть фотография нашего отряда в пионерском лагере, и на ней у Бори в руках травинка. И для меня это не просто желание выделиться, а проявление натуры: не только нежелание просто сидеть перед объективом, но и почти неосознанное в то время слияние с природой. Недаром из почти тридцати ребят на фотографии поэтом стал только один – Борис
Всё, что он писал – абсолютно искренне, а слова и мысли – это слова гражданина, патриота, которыми мы были с детства и человека искренне верящего в лучшее светлое будущее. Таким я знал и чувствовал своего друга всю жизнь. И доказательством этого служат его стихи, посвящённые его близким и друзьям. Доброта и искренность в каждой строчке.
Таков мой друг в моих глазах и в моём сердце. Эти несколько эпизодов из нашего детства на мой взгляд должны были показать откуда некоторые черты характера и поведение этого человека, ставшего большим поэтом, хорошим инженером, прекрасным отцом и дедом, а также вместе с Ритой центром притяжения друзей. Есть такое понятие “тёплый дом.” Так вот у них он был таким всегда: люди приходили и уже оставались на всю оставшуюся жизнь.
Йоэль Берин – С доброй памятью о моем брате и друге
Йоэль Берин
С доброй памятью о моем брате и друге
Я благодарен судьбе за то , что имел счастье быть братом и другом такому замечательному человеку, как Боря Ганкин. В душе я оплакиваю его, безвременно ушедшего…..
Он был для меня не только брат и друг, но и доверенное лицо, мое второе «я».
Наши матери были родные сестры, и жили мы все очень дружно. Я рос без отца , моя мама всю жизнь тяжело работала, и я был на правах второго сына в Бориной семье. Я сожалею , что сейчас во многих семьях утеряны те добрые, доверительные , удивительно теплые отношения , какие были в наших семьях в те нелегкие годы. Существовал семейный клан : Цунцы – Комисаровы – Цейтлины. Раввины из поколения в поколение. Наш дед Лейба , доживший до 90 лет и будучи в полном здравии ума говорил : « Род наш насчитывает 40 поколений раввинов . Наш далекий предок боролся с самим царем Давидом , за мужество Давид его, побежденного, не лишил жизни , но лишил глаз”.
Наш клан долго жил в немецко-говорящих странах, Леопольд Цунц был лидером религиозного сионизма. Моя мама часто рассказывала , что когда ей было лет 5-6, к ним приезжала бабушка из Бреслау в Гомель. В семье мамы было шестеро детей, и бабушка помогала нянчить их. Семья была очень дружная, и все как могли помогали друг другу в тяжелые минуты. Такие основы воспитания заложены и в нас с Борей.
Но Боря отличался от нас всех своими особенными душевными качествами. За все годы общения с ним я не помню случая , что бы он вспылил или разругался с кем то. Даже если и был повод , он умел спокойно разобраться в ситуации и достойно выйти из положения, не нанося обид другому. Спокойный , уравновешенный, со слегка ироничной и доброй улыбкой, открытый и сердечный, дружеский и ценящий родство , тонкий и дипломатичный , лиричный и одновременно практичный, спокойный , умный и прекрасный собеседник. Всегда с книгой и записной книжкой. Он очень выделялся в нашей еврейской «умной» компании. Мы с ним были как близнецы-братья , дополняя друг друга и живя общими интересами , никогда между нами не было серьезных ссор и разборок , даже слегка повздорив, мы не держали зла друг на друга и не копили обид. Ведь мы были братьями и делились самыми сокровенными тайнами. Он привил во мне страсть к музыке и поэзии, путешествиям, научил плавать. Борина мама Рива была красавицей и, как истинная еврейка, – вспыльчивой и горячей. Отец Арон в противовес ей – спокойный, сентиментальный, уравновешенный и добрый, вежливый и тихий.
Дед наш Лейба – умница , знаток истории, прекрасно владеющий ивритом и идиш, не расстающийся с книгой говорил нам, внукам: «Мы израильтяне. Доказательство ? Здесь!» И показывал на Танах.
Еще был у нас дядя Евель – брат Бориного отца. Писал прекрасные стихи на идиш. Он пережил душевную травму во времена гонений еврейской культуры. Боре передались самые лучшие гены нашего рода – любовь к книге от деда, к поэзии от дяди Евеля , живостью ума Боря пошел в мать , а все лучшие качества его характера – от отца.
А его неиссякаемое трудолюбие – он мог часами (до позднего вечера) писать и встать рано утром бодрым и свежим. Он мог писать всегда и везде, в любых условиях.
И это его трудолюбие , уникально добрая, нежная и лирическая манера письма сделали его произведения бессмертными! Боря талантливый , выдающийся поэт –романтик и лирик . Его жизненные и прекрасные стихи читаются легко и на одном дыхании . И эти стихи должны по достоинству оценить композиторы- песенники и написать лирические песни.
Боря всегда был душой нашей компании – смешливой , вечно поющей, с ее розыгрышами и хохмами. Собираясь компанией в путешествие или поход по интересным местам, Боря до мельчайших тонкостей обдумывал маршрут. Рассмотрит все детали : выучит географию , историю и выдающиеся места , памятники , музеи , церкви , соборы и синагоги, места захоронений великих людей, архитектурные особенности города. Потом распределит между нами обязанности – кто какую ношу несет , что из провианта приобретает. Если кому-то чего-то не хватало ( штормовки или фонаря) , поможет достать. С ним было легко и непринужденно, весело и романтично и в походе и на привале. Он держал в « тонусе» всю команду, руководя нами не навязчиво и по-отцовски опекая. Он с ранних лет притягивал к себе ребят своей находчивостью, умением сплотить коллектив , ввернуть шутку или анекдот в нужном месте и в нужное время. У него был редкий талант организатора и умение спокойно и доброжелательно разрулить любую ситуацию. Он умел достойно ответить на ксенофобские выходки, не выходя за рамки приличия.
Я благодарен Боре за значительный поворот в моей судьбе. Мы учились в 9 -м классе , время тогда было не спокойное , врачей , преподавателей и прочих специалистов под разными предлогами увольняли с работы, причиной была пресловутая пятая графа. Учителя нашей школы советовали нашим матерям , что в наших интересах окончить школу с медалью , тогда легче будет с поступлением в ВУЗ. Но на семейном совете моя мама сказала , что у нее нет таких средств и мне придется идти в вечерний техникум и на работу. И тут за меня заступился Боря . Он сказал , что обидно парню , который хорошо учится , терять такую возможность и что я должен окончить школу с медалью. Мама со слезами согласилась – если с медалью , можно потерпеть временные трудности.
Мы учились в разных институтах , но это не мешало нашему общению . А на каникулах мы вместе отдыхали в домах отдыха , путешествовали , совершали вылазки на природу, экскурсии в музеи и посещение прочих достопримечательностей.
Потом появились девочки. Боря с увлечением рассказывал о своей Риточке, эта тема для него была неиссякаемой! Мы вместе проводили все свободное время , отмечали дни рождения и по праздникам ходили в синагогу. С разницей в полгода мы женились и продолжали тесно общаться , теперь уже семьями.
Я увлекся генетикой , собирался пойти в аспирантуру в Боровлянах и тут узнал о наборе в аспирантуру при институте генетики АН БССР и подал туда документы. Оказалось , что семья Бори и Риты знакома с моим шефом П.Ф. Рокитским, и это помогло нашим с шефом доверительным отношениям.
В 1966 -м году Боря уговорил меня поехать на Кавказ , а потом к родственникам в Баку. Потом было восхождение на Эльбрус. Не обошлось и без приключения –Боря упал , порвал штормовку и кроссовок , но продолжал стойко покорять вершину. А после спуска с горы , переоделись и пошли на танцы. Я танцевал с девушкой и она попросила меня помочь ей сбежать от настырного кавалера-грузина. Я не смог отказать девушке, а вечером на обрывистом берегу меня поджидала группа агрессивно настроенных грузин, и они стали с угрозами теснить меня к краю пропасти. Не знаю , чем бы закончилась эта потасовка , но как всегда , на помощь пришел Боря и мирно уладил конфликт , да так , что мы расстались чуть ли не друзьями. Так Боря спас мне жизнь.
Боря и еще пара ребят организовали компанию любителей походов . Почти еженедельно, невзирая на погоду, мы ходили с рюкзаками и палатками в лес и на речку с ночевками. Костер , легкое вино , песни под гитару под луной , футбол на полянке , а зимой лыжи и снежная баба. Компания собиралась до 20-30 человек, было весело и необыкновенно романтично. Боря всегда был душой компании , но иногда уходил в себя , уединялся и писал в своем блокноте.
После войны 1967-го года на Ближнем Востоке в Минске накалилась обстановка – в воздухе витала предпогромная юдофобская атмосфера с митингами , криками и угрозами в адрес евреев. На фасадах зданий появились плакаты и надписи типа : « Жидам в Минске места нет!» Опять начались увольнения евреев на предприятиях , жизнь становилась опасно-непредсказуемой. В связи с этим во многих еврейских семьях стали думать об отъезде из СССР. Так Боря с семьей оказался в Штатах , а я – в Израиле. Мы регулярно созванивались , Боря высылал мне новые сборники своих стихов. Было приятно и радостно наблюдать , как Боря совершенствуется в поэзии и становится поэтом –профессионалом.
Помню счастливые минуты общения с ним , когда они с Ритой приезжали ко мне в Израиль. А я с внуком нанес им ответный визит и побывал у них в Штатах на свадьбе их младшего сына. На всю жизнь запомнил теплый прием , дружеское отношение и ту заботу , с которой Боря возил нас по Детройту , на озеро Мичиган , Ниагару. Мы знали , что никаким расстояниям не разлучить нас , мы по- прежнему оставались близкими друг другу людьми.
Для меня Боря оставался все тем же парнишкой , с которым прошло все мое детство , юность. С которым были пережиты и жизненные радости и трудности , горе и беды , смерть близких и антисемитские гонения.
Мой брат Боря не просто русский поэт с еврейской душой , а выдающийся , с тонкой душой лирический поэт. Прекрасный отец и муж , добрый и преданный друг, человек редкой порядочности и ума. Это все Боря – человек , каких мало и о которых говорят – он жив в наших сердцах вечно!
