Леонид Бондарь – Бесценный мир Бориса Ганкина

Бесценный мир Бориса Ганкина.

 

С Борей Ганкиным я познакомился много лет назад в Минске. По настоящему мы сблизились уже в Америке. Дважды был я в гостях в Анн-Арборе. Неоднократно он приезжал к нам в Чикаго. Помню, как Борис читал стихи на своем творческом  вечере. Музыкальность его поэзии позволяла органично переложить Борины стихи на музыку. На концерте также исполнялись песни на его тексты. Стихи Бориса Ганкина часто публиковались в русскоязычной прессе. Нечастые встречи сблизили нас и открыли мне многое в этом удивительном человеке. Прежде всего душевная щедрость, открытость и доброта Бори.  Удивительно, что Боря эмигрировал уже в предпенсионном возрасте, сложившимся человеком. Однако, блестяще вписался в новые реалии и успешно продолжал свое поэтическое творчество. Помню, как лет восемь назад я с дочкой приехал в Анн-Арбор. Тепло, как родных встречали нас Боря с Ритой. Он организовал нам блестящую экскурсию по городу. И открылся еще один Борин талант – экскурсовода. Еще живя в Минске Боря издал много книг. Помню, что два детских сборника он подарил нашим дочерям. Удивительно его умение находить контакт с людьми, доброта и щедрость в общении. Я никогда не видал его в подавленном или угнетенном состоянии. Его открытость, мягкость и юмор подымали настроение собеседника, вселяли бодрость и оптимизм. Всего он издал 10 поэтических сборников, кроме  многочисленных публикаций в альманахах, журналах, газетах. Хочется сказать о его любви к жене Рите, чувстве, которое он пронес сквозь годы. Все это отражено в его поэтическом творчестве. В одном из последних стихотворений поэт пишет, что они “друг другом обогреты”. Кроме того ознакомившись с последней подборкой в чикагской газете “РЕКЛАМА” я узнал еще одну сторону его таланта.  Многие стихи проникнуты житейской мудростью, философским подходом к проблеме бытия, смерти, вечности. Сознавая трагичность финала, автор пишет: “… и я пойму, что этот мир бесценен. Закончить свои краткие воспоминания я хочу словами Михаила Светлова, которые можно отнести к творчеству Бори: “Только надо, чтобы поколенью мы сказали нужные слова: сказкою, строкой стихотворенья, всем своим запасом волшебства”.

Леонид Бондарь

25 апреля 2011.

Геннадий Немцов – Воспоминания

Борис Аронович Ганкин  (1936 – 2008)

…Он был талантлив во всем. В технике: главный конструктор проекта, автор пятидесяти изобретений. В поэзии: автор десяти книг, неоднократный лауреат Международного поэтическом конкурса “Пушкинская лира” (Нью-Йорк), обладатель почетного звания “Поэт года-2005”.  Но главный его талант это талант доброты к окружающим его людям. Талант отдавать людям все свои силы, все свое время.  Талант делать окружающих его людей счастливыми.

История искусства знает много примеров, когда писатели, поэты, художники воспевающие в своих произведениях красоту мира, доброту, в своей личной жизни были сухими, недобрыми, невнимательными, равнодушными.  Стихи Бориса Ганкина наполнены тем же светом, той же теплотой, тем же восторгом перед окружающим его миром как и он сам.  Один из великих поэтов сказал: “О стихах могут рассказать только сами стихи“.  В этой статье я не буду пересказывать прозой его стихи.  Читайте их, перечитывайте, и вы окунетесь в удивительный, солнечный, светлый мир поэзии Бориса Ганкина.

Он родился в Белоруссии, в г. Гомеле.  Войну провел в Сибири.  На себе испытал, что такое бедность и голод. Окончил Белорусский Технологический институт.  Работал в конструкторском бюро.  Страстно любил горы.  Организовал и возглавил много горных походов, приобщив к этому романтическому и трудному делу десятки своих друзей.

Приехав в США в г. Анн Арбор он тут же включился в жизнь русскоязычной общины и наполнил жизнь своих русскоязычных сверстников новыми красками.  Он организовывал экскурсии и поездки по интереснейшим местам Мичигана чтобы познакомить своих соотечественников с культурой и  историей США.  Надо было видеть, как вдохновенно рассказывал он о шедеврах архитектуры,  о памятниках истории, как находил и показывал прекрасные уголки природы.  Он ходил по домам и приглашал людей на эти экскурсии. Как он был счастлив, когда экскурсионный автобус был полон и огорчался, когда оставались пустые места.  Это не было огорчением от потери заработка (он не брал денег за экскурсии), это было огорчение очень доброго неравнодушного человека, который не со всеми мог поделиться своим восприятием окружающего его мира.

Разделить с людьми свою любовь к миру, поделиться с людьми своими знаниями, своей тревогой были его настоящей естественной потребностью.  Наша жизнь в Анн Арборе была бы намного скучнее, если бы среди нас не было Бори. И все мы сразу это почувствовали когда он ушел от нас. Осиротела не только его семья. Осиротели все мы,  кому выпало великое счастье и удача знать его, видеть и слышать его, жить с ним.

Боря продолжает жить в каждом из нас. Мы стали внутренне, душевно, интеллектуально намного богаче, стали видеть и воспринимать мир его глазами – глазами доброго, мудрого, влюбленного в жизнь ЧЕЛОВЕКА, глазами ПОЭТА.

Геннадий Немцов

Люда Бардт – Воспоминания о Боре Ганкине

Люда  Бардт

Воспоминания о Боре Ганкине

 

В надуманности строки

Тончайшая тяжеловесность

Ей это приносит известность

И ценят ее знатоки.

В нечаянности строки

Порою завидная легкость

И можешь кусать себе локоть

Но именно это стихи.

С Борисом Ганкиным мне посчастливилось работать в одном конструкторском коллективе. Этот удивительно позитивный человек сразу располагал к себе своей легкой и искренней манерой общения. Казалось, вся жизнь его протекает легко и празднично. Будучи талантливым конструктором, он быстро находил нужное техническое решение и блестяще воплощал его в металле, и это оказывалось единственно верным. И так же легко у него ложились на бумагу стихотворные строки, где словам было тесно, а мыслям- просторно.Совсем не считая себя поэтом (складывалось такое впечатление), он писал замечательные стихи, легко играя рифмами и созвучиями.

Например:   Сломал ли группу грипп,

Илья ли где-то бродит,-

Сидит в углу Володя…

Надо только вслушаться в игру согласных.

Борис Ганкин был талантлив во всем.

Он знал много горных туристских маршрутов. Мог набрать группу малоподготовленных туристов и провести их по сложному маршруту, чувствуя состояние каждого из них.

Яркая личность. И след оставил яркий во всем, к чему успел прикоснуться

Я с огромным душевным теплом вспоминаю годы совместной работы и дружественного контакта с Борисом Ганкиным.

Бережно храню сборник его поэзии, часто перечитываю  стихи, полные глубокого смысла, светлого чувства, огромного жизнелюбия, написанные тонкой вязью изящной словесности.Талант пробился во всем.

Год назад была на творческом вечере памяти Бориса Ганкина.И словно ощутила его присутствие – через его поэтическое наследие, которое он оставил нам.

Благодарю.  И сопереживаю.

Елена Жикина – Воспоминания

Елена Жикина

Каким я помню дядю Борю Ганкина? Самый быстрый ответ: жизнерадостным и лучезарным. Он действительно был словно «человек-солнце». Лучился жизнерадостностью и жизнелюбием и как бы притягивал нас погреться в этих лучах.

Когда в начале девяностых уехал в Америку Лёнька Ганкин, вокруг которого собиралась наша молодёжная компания, мы не распались, не разлетелись в разные стороны  по своим жизненным орбитам, как произошло потом, когда уехали и дядя Боря с тётей Ритой. А пока оставалось это человеческое притяжение дяди Бори, мы тоже оставались вместе вокруг него. Мы также ходили к нему в гости, также пели песни, и нам было интересно общаться.

Дядя Боря был действительно «гением общения» (так мне хочется назвать то, как я его понимаю). Это, наверное, большая редкость, потому что больше подобного человека мне не встречалось среди большого количества уважаемых и любимых мною людей. Мы сейчас немного другие. А он был из «шестидесятников», из той благодатной «оттепели», которая, в моем понимании, оставила в людях какое-то весеннее ощущение счастья жизни (потому что оно было и в тёте Рите, и в других старших наших товарищах из компании дяди Бори). Дядя Боря смог донести до нас это ощущение. Он и вправду всегда был какой-то весенний (недаром родился в мае, и недаром его окружало столько молодёжи).

В дяди Борином отношении к нам было очень много абсолютно бескорыстной доброты. Он просто радовался каждому из нас, просто искренне любил нас такими, какими мы были. Это очень согревало, создавало атмосферу безопасности и любви, в которой мы становились лучше, естественнее, красивее, мудрее. Когда я появилась в компании Ганкиных (мы познакомились с Лёней на курсах английского языка), мне было 19 лет и я была ужасно застенчивой и довольно закомплексованной девушкой. Та доброжелательность и дружеская любовь, которую я встретила по отношению к себе в этой компании, помогли мне избавиться от многих комплексов, стать счастливее, стать, наконец, самой собой. Может быть, все эти слова звучат патетически, но я действительно так чувствую и понимаю, что благодаря дяде Боре у меня была очень счастливая юность, которая до сих пор озаряет мою жизнь.

Безусловно, притягательность дяди Бори состояла не только в неиссякаемости жизнелюбия и лучистости общения. Дяде Боре было, что отдавать. Он обладал огромной эрудицией (в меня, например, столько информации не вмещается). Где бы мы с ним не оказывались: в Эрмитаже в Ленинграде, на старых узких улочках Бухары, в заснеженном Петрозаводске – нам нигде не нужны были экскурсоводы. Дядя Боря сам был увлеченным и талантливым экскурсоводом, и его экскурсии были ярче и эмоциональнее, чем экскурсии штатных музейных профессионалов. И когда только успевал столько узнавать и столько информации держать в памяти?

Я помню у Ганкиных дома, на ул. Академической, была специальная полка, где стояли новинки литературы и лежали литературные и научно-популярные журналы – дядя Боря постоянно читал что-то новое, был в курсе современных тенденций. Вот и ещё одно объяснение, почему молодёжь тянулась к нему. Он всегда был своим.

И, конечно, нельзя не сказать о наших походах в горы. Каждый поход для меня был как отдельная ценная «жемчужина» в жизни. Приключения, красота гор неописуемая, радость преодоления, насыщенное, интересное общение с товарищами… И мы не задумывались тогда, какая ответственность была на дяде Боре. Ведь в горные походы родители отпускали нас именно с дядей Борей. Ему необходимо было все продумать, все максимально предусмотреть, чтобы все было хорошо. Дядя Боря нес эту ответственность тоже радостно. Хотя бывали очень напряженные моменты. Вот, например, когда мы с Аней Василькевич потерялись при переходе через один из перевалов на Памире, и нас искали два часа и нашли. Но чего стоили эти два часа дяде Боре! Мы по молодости своей даже сильно испугаться не успели и ещё обижались, что нам воды не осталось. Дядя Боря нам тогда ничего не сказал, и это, наверное, было самое мудрое в этой ситуации. А источник  с водой был очень близко.

Или когда нас, девчонок, хотели выкупить местные таджики-кочевники. Мы, в силу того, что были одеты в шорты и майки казались им очень доступными. Дядя Боря провел с ними переговоры. А ночью наши мальчишки дежурили… Нам же казалось это забавным.

С высоты сегодняшнего возраста хочется сказать фразу из фильма «Покровские ворота»: ах, молодость, молодость! Спасибо дяде Боре, что был с нами.

Еще памятно – музыка и стихи.  И вечерами у Ганкиных, и ночами у костра в походах много пели. В том числе было несколько очень красивых песен на стихи дяди Бори, музыку к которым написал его младший сын. Он же, Лёнька Ганкин, был и главным исполнителем. Но этот интерес и влюблённость в удивительную, особенную культуру авторской песни были у него от отца.

И ещё одно яркое воспоминание о дяде Боре – его автобиографическая повесть о детстве на улице Шорной в Минске. Сейчас улица Шорная совсем не такая, как была после войны, когда там жил мальчик Боря Ганкин. Она современная, офисная. Но когда я оказываюсь на этой улице, у меня всегда возникает мысль: я знаю её, какой она была, я ощущаю её историю, я могу представить её той, прежней. В этом ощущении есть что-то волшебное, и это тоже от дяди Бори.

Дмитрий Могилевцев – О том, как я встретил Бориса Ароновича Ганкина, ходил в горы и не простился

Дмитрий Могилевцев

О том, как я встретил Бориса Ароновича Ганкина, ходил в горы и не простился   

Когда-то в моей жизни было нищее, весёлое, бесшабашное время. Это сейчас угроза нищеты и невзгод заставляет ежиться и прикидывать, куда и к кому можно устроиться на позицию, если несчастливая наша страна сорвётся в очередное пике. Тогда же о провалах и ямах в государственной жизни я нисколько не беспокоился. К чему? Чем могли они повредить мне, двадцатилетнему аспиранту без гроша в кармане? Верней, гроши-то как раз и водились, и я, никогда больших денег в руках не державший, не придавал их наличию никакого значения. Время было суматошное – квартиры в центре города продавали за пару тысяч долларов, то вводились, то упразднялись талоны, исчезал шоколад, и аспирантской стипендии вдруг хватало лишь на три кило масла. Зато мир казался куда огромнее, чем теперешнему мне – сорокалетнему папе двух бразильских граждан, ездившему, видавшему, ходившему, летавшему и даже тонувшему.

И вот как-то солнечным утром огромного этого мира явился ко мне, разочарованному и не проспавшемуся, хороший безалаберный человек Москвич. Это сейчас он седоватый директор стратегического института, а тогда был курчавый разгвоздяй, жизнерадостный философствующий барашек Он с порога возопил: «Хочешь в Фанские горы?» Тем и спасся – уже нацеленный ботинок выпал из моей внезапно оцепеневшей руки. И я, поутру выползающий из постели будто недокормленный вурдалак, сделался внезапно солнечным, здравым и довольным жизнью, и лето, угрожавшее превратиться в руины из-за неудавшегося похода на Кавказ, вдруг расцветилось удивительными красками.

Вечером этого же дня я познакомился с Борисом Ароновичем. Про то, что он Аронович, я узнал гораздо позже – а представлен был жизнерадостному, седому, уверенному в себе говорливому крепышу, заводиле компании, вождю и наставнику разномастного молодёжного сборища, единогласно называвшего его «дядей Борей». Был он фантастичен, вездесущ и всезнающ, и я, по молодости одновременно дерзкий и стеснительный, был сражён наповал. Бывает так, что встречаешь кого-нибудь, перекинешься парой слов, и вдруг приоткрывается другая жизнь, намного больше, красочнее. Сильнее твоей – и тогда стоишь, разинув рот, пытаешься впитать её в себя, эту жизнь, слушаешь жадно. И хочется быть ближе с тем, кто эту дверь для тебя приоткрыл.

С дядей Борей было хорошо и просто. Легко и светло. Он умудрялся не навязывать своё мнение, не спорить, не указывать – но лишь подсказывал, как нужно делать, если мы, юное и непослушное его стадо, думали бузить либо сворачивали не туда. Сейчас я представляю себе, каково управляться с полутора десятками вполне созревших для всякого безобразия юнцов и девиц поздне-невзрослого возраста – и волосы встают дыбом. А ведь мы поехали среди всех безобразий разваливающегося Советского Союза в самую что ни есть разбезобразившуюся Среднюю Азию, ехали на поезде через пустыню, мимо нищих краёв и свирепых алчных типов в фуражках, эти края на словах охранявших, а на деле растаскивавших – и обошлось у нас почти без грустных происшествий. Ну разве только случилась подле нас драка на станции Ургенч, слегка порезали проводника нашего поезда, и местная милиция, сверкая глазами, помчалась по вагонам. Мы же как раз готовились разделывать огромный арбуз, и по невежеству  – местные-то разделывают арбуз ножичками не длиннее пальца – вонзили в него огромный тесак, изготовленный умельцами из клапанной стали. Тесак был замечен, схвачен, затем был схвачен и его владелец – наш уверенный в себе товарищ с прошлым в виде Суворовского училища. У товарища отобрали паспорт, а затем в городе Самарканде мы сбрасывались, чтобы освободить товарища из когтей транспортной милиции, вымогавшей деньги с широко открытыми честными глазами. Вообще, деньги в тех краях вымогали все хоть чуточку власть имущие. Даже дорожные знаки, и те, казалось, дёргали за карман. И в такие места уверенно повёл нас, невежественных энтузиастов, дядя Боря. Правильно повёл, грамотно, расчётливо, не стараясь уберечь от неприятностей мелких и неопасных – но предотвращая столкновение с неприятностями увесистыми. Хотите кушать поплававшие в воде ручья абрикосы – на здоровье, только туалетную бумагу потом экономьте. Хотите побегать в свободное от перехода время – пожалуйста, только, прошу вас, идите в одну сторону до полудня, а после полудня – обратно. А то накладно будет нанимать вертолёт, чтоб потом искать.

Мне до сих пор видится та Средняя Азия, то солнце и горы, те озёра – и в памяти моей Борис Аронович всегда соединён с солнцем и густо синим, чистым небом. Уже сколько лет прошло, а я помню отчётливо каждый день того путешествия – а время слепляет прожитые обычной городской жизнью месяцы в неразборчивый рыхлый ком, и не понимаешь, вчера ты уложил на книжную полку очередной отчёт или полгода назад.

Если считать длину жизни по количеству осевшего в памяти – то горы дают нам, жителям городов, прожить намного больше обычного, спастись от неизбывной монотонности обязанностей и сиюминутных дел. И потому в моей жизни гораздо больше связано с Борисом Ароновичем, чем могло бы показаться, если просто подсчитать количество проведенных рядом с ним дней. Вспоминая о нём – я вспоминаю и о своей молодости, ушедшей незаметно и странно, будто отлучилась на пару недель, сходить на Эльбрус или в поозёрье.

Перевалы, кишлаки в долинах, весёлый беззубый старик на ишаке, ледяная вода перевального ручья, снег, прокалённые солнцем камни осыпей, ледяные стены пиков, арча, обвалы и тропы … Ярко это было, светло и сильно.

Потом мы вернулись, я частенько гостил у Ганкиных – и всегда в их доме было тепло и уютно.  Восхитительная походная компания слеталась на свет, гомонила, балагурила, смотрела кино, обсуждала, пила чай. Но тогда уже лежала на гостеприимном доме тень расставания – старший сын, Миша собирался уезжать вместе с младшим сыном, Лёней. Честно говоря, я плохо помню то время – расплывчато, неясно. Помню поехал провожать Лёню в аэропорт. Гнало меня странное ощущение:  вот-вот кончится что-то важное, главное. И я боялся. Я уже тогда цеплялся за прошлое.

Зря я боялся – с годами память не потускнела. Миновали зимы и годы, Ганкины давно уже в другой стране, в другой жизни, и на Академической улице живут другие люди. И Бориса Ароновича с нами нет – но память моя в это не верит. Пока я живу – он там: весёлый, мудрый, солнечный, поэт  и учитель.

Семен Индикт – Воспоминания о Борисе Ганкине

Семен Индикт 

Воспоминания о Борисе Ганкине

К сожалению,мне, в отличие от других членов  клана Индиктов, не повезло длительно общаться с Борей, а, в основном, довелось встречаться в связи с разными семейными торжествами: свадьба моей сестры, юбилеи-Бори, моего брата, мой. Были кратковременные приезды Бори в Москву и мои в Минск, когда мы общались. Я,как и все мои родные, находился под завораживающим обаянием личности Бори, которые начинал испытывать при каждой встрече. Он очень располагал к себе своей доброжелательностью, что привлекало к нему людей. Я не помню его в одиночестве.  Кажется, он всегда был окружен людьми. Он был очень общителен. Как-то Боря говорил, что любит общаться даже с незнакомыми людьми, со случайными попутчиками в дороге, так как таким образом можно нередко почерпнуть много интересных сведений, о которых нельзя было бы узнать иным образом. Его интересовала жизнь во всем ее мнгообразии, и ему хотелось узнать о ней как можно больше. Я помню случай, когда он был в Москве проездом, возвращаясь из командировки домой, и остановился у меня /я жил в одной комнате в коммунальной квартире/. Боря выглядел очень усталым. Мы оба расположились на ночлег на одном диване- лучшего комфорта я тогда предложить не мог-и,несмотря на огромную усталость, Боря с большим вниманием слушал истории из моей психиатрической практики, энергично побуждая к их продолжению. Его все интересовало.

Боря всегда был в центре внимания. И вовсе не потому, что стремился к этому. Это получалось как-то само собой, естественно. Он был замечательным тамадой на различных торжествах, восхищая своим остроумием, тонкой иронией. Я думаю,что его лидерство среди друзей, да и, вообще,  в различных компаниях с его участием, связано с тем, что он был по-настоящему творческой личностью, привлекательной для окружающих.

Я очень сожалею, что мне не довелось участвовать в туристских походах, организованных и руководимых Борей, когда открывались возможности настоящего общения.Я не был на его поэтических вечерах,но читал все книги его стихов, слышал песни, написанные на его стихи.

Бори нет с нами, но все, кто любил и ценил его, всегда будут хранить благодарную память о нем.