Елена Жикина – Воспоминания

Елена Жикина

Каким я помню дядю Борю Ганкина? Самый быстрый ответ: жизнерадостным и лучезарным. Он действительно был словно «человек-солнце». Лучился жизнерадостностью и жизнелюбием и как бы притягивал нас погреться в этих лучах.

Когда в начале девяностых уехал в Америку Лёнька Ганкин, вокруг которого собиралась наша молодёжная компания, мы не распались, не разлетелись в разные стороны  по своим жизненным орбитам, как произошло потом, когда уехали и дядя Боря с тётей Ритой. А пока оставалось это человеческое притяжение дяди Бори, мы тоже оставались вместе вокруг него. Мы также ходили к нему в гости, также пели песни, и нам было интересно общаться.

Дядя Боря был действительно «гением общения» (так мне хочется назвать то, как я его понимаю). Это, наверное, большая редкость, потому что больше подобного человека мне не встречалось среди большого количества уважаемых и любимых мною людей. Мы сейчас немного другие. А он был из «шестидесятников», из той благодатной «оттепели», которая, в моем понимании, оставила в людях какое-то весеннее ощущение счастья жизни (потому что оно было и в тёте Рите, и в других старших наших товарищах из компании дяди Бори). Дядя Боря смог донести до нас это ощущение. Он и вправду всегда был какой-то весенний (недаром родился в мае, и недаром его окружало столько молодёжи).

В дяди Борином отношении к нам было очень много абсолютно бескорыстной доброты. Он просто радовался каждому из нас, просто искренне любил нас такими, какими мы были. Это очень согревало, создавало атмосферу безопасности и любви, в которой мы становились лучше, естественнее, красивее, мудрее. Когда я появилась в компании Ганкиных (мы познакомились с Лёней на курсах английского языка), мне было 19 лет и я была ужасно застенчивой и довольно закомплексованной девушкой. Та доброжелательность и дружеская любовь, которую я встретила по отношению к себе в этой компании, помогли мне избавиться от многих комплексов, стать счастливее, стать, наконец, самой собой. Может быть, все эти слова звучат патетически, но я действительно так чувствую и понимаю, что благодаря дяде Боре у меня была очень счастливая юность, которая до сих пор озаряет мою жизнь.

Безусловно, притягательность дяди Бори состояла не только в неиссякаемости жизнелюбия и лучистости общения. Дяде Боре было, что отдавать. Он обладал огромной эрудицией (в меня, например, столько информации не вмещается). Где бы мы с ним не оказывались: в Эрмитаже в Ленинграде, на старых узких улочках Бухары, в заснеженном Петрозаводске – нам нигде не нужны были экскурсоводы. Дядя Боря сам был увлеченным и талантливым экскурсоводом, и его экскурсии были ярче и эмоциональнее, чем экскурсии штатных музейных профессионалов. И когда только успевал столько узнавать и столько информации держать в памяти?

Я помню у Ганкиных дома, на ул. Академической, была специальная полка, где стояли новинки литературы и лежали литературные и научно-популярные журналы – дядя Боря постоянно читал что-то новое, был в курсе современных тенденций. Вот и ещё одно объяснение, почему молодёжь тянулась к нему. Он всегда был своим.

И, конечно, нельзя не сказать о наших походах в горы. Каждый поход для меня был как отдельная ценная «жемчужина» в жизни. Приключения, красота гор неописуемая, радость преодоления, насыщенное, интересное общение с товарищами… И мы не задумывались тогда, какая ответственность была на дяде Боре. Ведь в горные походы родители отпускали нас именно с дядей Борей. Ему необходимо было все продумать, все максимально предусмотреть, чтобы все было хорошо. Дядя Боря нес эту ответственность тоже радостно. Хотя бывали очень напряженные моменты. Вот, например, когда мы с Аней Василькевич потерялись при переходе через один из перевалов на Памире, и нас искали два часа и нашли. Но чего стоили эти два часа дяде Боре! Мы по молодости своей даже сильно испугаться не успели и ещё обижались, что нам воды не осталось. Дядя Боря нам тогда ничего не сказал, и это, наверное, было самое мудрое в этой ситуации. А источник  с водой был очень близко.

Или когда нас, девчонок, хотели выкупить местные таджики-кочевники. Мы, в силу того, что были одеты в шорты и майки казались им очень доступными. Дядя Боря провел с ними переговоры. А ночью наши мальчишки дежурили… Нам же казалось это забавным.

С высоты сегодняшнего возраста хочется сказать фразу из фильма «Покровские ворота»: ах, молодость, молодость! Спасибо дяде Боре, что был с нами.

Еще памятно – музыка и стихи.  И вечерами у Ганкиных, и ночами у костра в походах много пели. В том числе было несколько очень красивых песен на стихи дяди Бори, музыку к которым написал его младший сын. Он же, Лёнька Ганкин, был и главным исполнителем. Но этот интерес и влюблённость в удивительную, особенную культуру авторской песни были у него от отца.

И ещё одно яркое воспоминание о дяде Боре – его автобиографическая повесть о детстве на улице Шорной в Минске. Сейчас улица Шорная совсем не такая, как была после войны, когда там жил мальчик Боря Ганкин. Она современная, офисная. Но когда я оказываюсь на этой улице, у меня всегда возникает мысль: я знаю её, какой она была, я ощущаю её историю, я могу представить её той, прежней. В этом ощущении есть что-то волшебное, и это тоже от дяди Бори.